“Кто же спас, а кто присутствовал?”
Неопубликованная реплика Виктора Некрасова

ПОСЛЕ того как были написаны и напечатаны мои воспоминания о Викторе Некрасове, в одной из папок, в которую складывалась всякая всячина, я обнаружил еще одну его открытку, смысл ее я смог понять только после того, как в другой такой же папке нашел отправленную им в “Литературную газету” реплику.

Это весьма характерная для того времени история. Как часто даже в либеральной при Сергее Сергеевиче Смирнове “Литературной газете” предлагаемый острый материал до полосы не доходил, отвергался – по соображениям “как бы чего не вышло”, для которых, к сожалению, почти всегда какие-то основания были. Хотя бы потому, что хорошая статья не могла не быть вольнодумной, в чем-то она непременно переходила границы официально дозволенного, и ее приходилось “пробивать”. Без этого слова – “пробивать”, “пробить”, прочно вошедшего в ту пору в газетно-журнальный обиход, нельзя понять тогдашнюю литературную жизнь.

В мае 1960 года Некрасов писал мне из Ялты: “Спасибо за карточки (я послал ему снятые мною зимой в Малеевке фотографии.
– Л.Л.). Откровенно говоря, не ожидал от тебя такой прыти. А вот фиаско с Мамаевым – ожидал. Серуны все ваши! И с Лелей, конечно, тоже все твои МихМаты (Михаил Матвеевич Кузнецов – зам. главного редактора газеты в то время.

– Л.Л.) и Косолаповы (тоже зам. главного редактора. – Л.Л.) заартачатся. А ты пробивай! С Изей Рабиновичем (Крамовым) это дело тоже твоих рук? Молодец!”

Раздраженная открытка Некрасова требует расшифровки, она связана с двумя его выступлениями, которые, увы, “пробить” не удалось.

“Фиаско с Мамаевым” – Некрасов имеет в виду организованную нашим отделом газетную полосу, посвященную проекту мемориала в Сталинграде на Мамаевом кургане, автором которого был Е.Вучетич. Открывалась полоса заметкой Константина Симонова, который призывал к общенародному обсуждению проекта, остальные авторы – Виктор Некрасов, Михаил Луконин, маршал Еременко и генерал Родимцев – выступали против мемориала Е.Вучетича, оскорбляющего память защитников Сталинграда бездушной помпезностью. Полоса была зарублена (об этом мне уже приходилось писать более подробно – не буду повторяться), ничего, кроме заметки Симонова,
к сожалению, не сохранилось. Леля, о котором пишет в открытке Некрасов, – это писатель Леонид Волынский (Рабинович), один из его близких друзей. В конце войны младший лейтенант Л.Волынский со своими солдатами- саперами принимал самое активное участие в розыске картин Дрезденской галереи, спрятанных в разных местах гитлеровцами. Это тогда, когда писал мне Некрасов, уже
было общеизвестно.

Незадолго до отъезда в Ялту Некрасов прислал в газету реплику, связанную с историей спасения картин Дрезденской галереи. А мне письмо: “Одновременно посылаю на имя С.С.Смирнова заметку под названием “Кто же спас, а кто присутствовал?”. Копию прилагаю тебе. Прочти и протолкни. Эта шпана, эти художники и искусствоведы, приехали в Дрезден через 10 дней, на все готовенькое, а теперь пытаются примазаться к чужой славе. Сволочи, о которых можно много рассказать, да это уже как-нибудь при случае. Все горе в том, что ваша уважаемая газета не любит Л.Волынского и побаивается моей фамилии. Посему и обращаюсь к тебе. Ясно. И тянуть это особенно нельзя”.

И последний сюжет некрасовской открытки, нуждающийся в некоторых пояснениях. Почему он как о большом успехе пишет в ней о маленькой информационной заметке, посвященной совместному обсуждению критиками и очеркистами литературных портретов Ларисы Рейснер, Джона Рида, Мате Залки и Вацлава Воровского, написанных Исааком Крамовым. Некрасов давно знал Крамова – младшего брата Леонида Волынского, с интересом относился к его критическим работам, всячески старался помочь ему превратить их в
книгу, чего они, несомненно, заслуживали. “Было оглашено, – сообщалось в заметке, на которую обратил внимание Некрасов, – письмо В.Некрасова, поделившегося своими мыслями о достоинствах работ И.Крамова. В.Некрасов выразил надежду, что очерки И.Крамова выйдут в свет отдельной книгой”. Заметку нам удалось напечатать, потому что в ней совместное обсуждение критиков и очеркистов преподносилось как новая, перспективная форма деятельности творческих секций, но подлинная ее цель, конечно, заключалась в том, чтобы подтолкнуть издание книги И.Крамова. Некрасов это прекрасно понимал.

Поражения и неудачи, как с заметками Некрасова о мемориале в Сталинграде и о поисках сокровищ Дрезденской галереи, были в тогдашней литературной жизни, в общем, делом обычным, удачи – редкостью, вот почему даже такая малая удача, как информация в двадцать строк об обсуждении литературных портретов И.Крамова, очень обрадовала Виктора Некрасова.

А теперь сохранившаяся у меня в копии реплика Некрасова, названная им “Кто же спас, а кто присутствовал?”. Л.Л.

Литературная газета, Москва; 16.10.1996; 42;
Лазарь Лазарев